На осень были запланированы концерты в честь шестидесятилетия Темирканова. В рамках этого празднества стояли концерт "Виртуозов Москвы" и сольный концерт Спивакова. Я знала, что в день его выступления Юрий Хатуевич был в Питере. Позвонила ему сама. Он всегда держался со мной чрезвычайно мило:
- Здравствуйте, моя красавица.
- Я так счастлива, что весь Питер вас чествует. Надеюсь, вы придете на Володин концерт.
- Ты знаешь, сегодня дети из школы при консерватории играют концерт в Малом зале, мне неудобно не пойти туда.
- Неужели вы можете отказать женщине? - спросила я.
- Такой, как ты, не могу.
- Тогда пообещайте мне подойти хотя бы к бисам, а если не успеете приходите ужинать с нами в "Европейской". Я очень вас прошу. Мне очень надо вас видеть.
Мне казалось, я смогу объяснить ему все недоразумения. Наивная, я все еще думала, что можно что-то объяснить словами. Он обещал прийти. Когда заканчивался концерт Володи, все дети-школьники, отыгравшие свой вечер в Малом зале, толпились за кулисами. Они не хотели упустить шанс послушать Спивакова. Но Темирканов так и не пришел... Мне показалось, это трусость, непростительная для столь большого артиста.
ДИАГНОЗ СЕЛЬСКОГО ЭСКУЛАПА
Как-то раз Володю пригласили играть сольный концерт под Бордо. Жить он должен был в частном доме, точнее - в старинном замке у человека, организующего выступление. Нельзя сказать, что концерт был левый, но полуофициальный. Володя приболел перед концертом, принимал антибиотик. Позвонил мне уже оттуда (я должна была прилететь на другой день), рассказал, как все забавно в этом замке. Голос был какой-то странный; вдруг, прощаясь, Володя произнес:
- Ты помолись за меня.
Я очень удивилась и призадумалась.
На следующий день я приехала; хозяин встречает меня.
- Как себя чувствует мой муж?
- Слава Богу, сегодня намного лучше. Вчера мы вовремя вызвали врача и выиграли один день лечения. До концерта еще день, так что, надеюсь, стоять он сможет. А вчера с трудом ходил.
У меня начинает колотиться сердце.
- Врач осмотрел его ноги и определил болезнь. Это подагра.
- Какая подагра?
- Это так страшно! Эти распухшие ноги. Но у вашего мужа прекрасный эксклюзивный массажист - моя жена.
Чувствую, как мне становится дурно.
- И еще я скажу вам - вы будете ревновать. У него подружка, она сегодня спала в его кровати. Ее зовут Мадлен. Больше я вам ничего не скажу.
Я понимаю, что потихоньку схожу с ума. Приезжаю в огромный замок - старый, малоухоженный. Встречает мадам Кер - изношенная жизнью тощая француженка со злобным выражением лица. С утра до вечера у нее на глазах были намалеваны стрелочки,
а все остальное в доме - в полном беспорядке. Пианист Сергей Безродный встречает меня в полном ужасе:
- Мы летим в самолете, и Володя нахваливает мне туфли, купленные в Испании, - шикарная мягкая кожа, дешевые. Перед посадкой попытался надеть туфли - не может, ноги, видно, отекли. А вечером в замке вообще стоять не мог - ноги так распухли.
Я бегу к Володе на второй этаж, невзирая на предостережения мадам Кер, что он, дескать, отдыхает. И застаю такую картину: в огромной высоченной кровати под балдахином весь в подушках лежит Спиваков. Ноги его - огромные, красные возвышаются над подушками. Рядом с ним лежит кошка Мадлен, на плече сидит попугай, а рядом стоит какая-то баланда, называемая супом из овощей. Он смотрит на меня очень жалостливо.
Я ничего не понимаю. З?мок имеет зловещий, доисторический вид, все ходят чуть ли не со свечами. Он рассказывает мне эту историю - про самолет, про распухшие ноги, - и добавляет:
- Такой смешной случай: я лег в эту кровать на втором этаже, пришел сельский доктор, а я не могу встать с кровати и спуститься к нему на первый этаж. Месье Кер сообщает это доктору, а доктор не может подняться на второй этаж - у него астма.
Ну просто чистый Мольер! Спивакова взяли на руки и снесли вниз к сельскому эскулапу. Тот осмотрел ноги и поставил диагноз: подагра. А подагры, оказывается,
не может быть на двух ногах одновременно у человека моложе пятидесяти лет, который никогда не пил вина. В один день ей взяться неоткуда. Доктор же прописал лекарство от подагры, говорили, что очень эффективное, правда, с побочным действием: тошнотой и головокружением.
Мадам Кер, ревностно ухаживавшая за моим мужем, поставила раскладушку в гардеробной в его спальне, сказав:
- Вы будете спать тут.
Я не понимала, что делать: в з?мке комнат восемьдесят, царит полное запустение. Я решила позвонить в Париж, отменить концерт к чертовой матери, вызвать "скорую помощь".
- Нет, я буду играть, как Перельман, - меня вынесут и посадят.
- Но ведь Перельман болен полиомиелитом
с детства. А у тебя - отек, аллергия или, самое страшное, почки. Зачем тебе нужен этот концерт?
- Мне хочется послушать Бетховена.
Спивакова рвет, он с трудом сползает с кровати, прыгает, как Маугли, на четвереньках, на плече сидит отвратительный попугай, по кровати ползает кошка, периодически приходит мадам, начинающая мять ему пятки.
Я понимаю: ситуация фантасмагорическая, я не
в силах что-либо изменить. Пытаюсь дозвониться до Парижа под замечания окружающих, что в буржуазные дома после девяти не звонят, а время уже к одиннадцати. Ложусь спать на узкой кроватке в полной темноте. Рядом - свечка и спички. Просыпаюсь от того, что кто-то гладит меня по руке. Володя сидит у меня на кровати, гладит мою руку и что-то мычит. С трудом я понимаю, что это означает "надо ехать". Показывает на распухший язык, и я понимаю, что он задыхается. Натыкаюсь в темноте, пытаясь запалить свечу, на его руку - она вся отекла. Я несусь по замку, нахожу хозяина, вытаскиваю его, раздетого, из кровати, заставляю ехать в ближайший госпиталь. Там боятся что-либо предпринимать, так как не могут диагностировать болезнь.
Слава Богу, я дозвонилась до Парижа и организовала карету "скорой помощи". Их "ситроен" домчал нас из деревушки округа Бордо в Париж. Оказалось тяжелейший приступ аллергии с отеком Квинке. Володя попал в больницу на неделю. Несчастье заключалось
в том, что аллергия потом возвращалась каждые десять дней в течение лет пяти. Врачи говорили, что это могло быть следствием самолечения антибиотиком. Мы много лет жили под страхом, потому что приступы разной степени тяжести повторялись. При этом Спиваков ни разу не отменил ни одного концерта!
НЕВСТРЕЧА С АЛЬФРЕДОМ
3 августа 1998 года в парижском аэропорту я увидела в газете "Liberation" некролог. Статья называлась "Реквием по Шнитке". У меня опустились руки. Я испытала что-то сродни тем чувствам, которые не давали мне покоя после смерти Булата Окуджавы. Еще одна не-встреча нашей жизни. Этот гениальнейший человек отразил сегодняшний день, он его чувствовал, видел ядро, суть вещей. Он ощущал дисгармонию, какофонию этого общества, уродство души под маской. Прочитав заголовок некролога, я подумала: Шнитке сам мог бы написать "Реквием" по нашему веку, который был на исходе в момент его смерти. Он оказался композитором, вобравшим в себя весь двадцатый век.
Я знала, что Шнитке давно болел. Но все же пока был жив, в глубине моей души таилась надежда, что когда-нибудь они сойдутся - Шнитке и Спиваков. Володя очень любит современную музыку. Не всех авторов. Но к Шнитке он прикасался трепетно, и это всегда было блестяще.
Часто у жены бывает гораздо больше обид за мужа, чем у него самого. Володя был знаком со Шнитке, но никогда не ходил к нему "пить чай" и никогда не принадлежал к клану людей, называвших себя "кругом Шнитке". Есть музыканты, в числе которых Гидон Кремер и Юрий Башмет, для которых Альфред Шнитке действительно много написал. Мстислав Леопольдович Ростропович или Геннадий Николаевич Рождественский, с которым Шнитке связывала большая личная дружба, также были первыми исполнителями многих его произведений. Отчасти этой дружбой я объясняла причину нашего необщения (Рождественский женат на первой жене Володи, пианистке Виктории Постниковой, и разрыв этот происходил небескровно). Ощущение было такое, что Шнитке сторонится Спивакова.
Моя единственная встреча со Шнитке произошла в начале 1990 года во время того самого обеда в честь королевы Испании в Морозовском особняке.
За столом мы сидели напротив Шнитке и его жены Ирины. Весь обед мы общались и переглядывались с ней, не зная, когда можно будет закурить. Начать первыми было неловко, но как только королева достала портсигар, мы с облегчением вздохнули и вытащили свои зажигалки. Помню, тогда Володя подошел к Шнитке и спросил:
- Альфред, может быть, когда-нибудь вы что-то напишете если не для меня, то для моего оркестра?
Тот ответил:
- Я подумаю.
До этого Володя исполнял его "Сюиту в старинном стиле" для скрипки и фортепиано и прелюдию "Памяти Д.Д.Шостаковича". Впоследствии Володя переложил эту сюиту для камерного оркестра. Спиваков попросил однажды у Шнитке разрешения добавить в одном месте аккорд клавесина, повторив его еще три раза. Шнитке долго думал, и Володя на свой страх и риск прибавил эти два такта. Когда вышла запись, Шнитке сказал:
- Вы были правы, этого действительно не хватало.
Впоследствии из этого невинного диалога и истории с двумя тактами клавесина выросла обида. Как-то раз Шнитке позвонил очень обиженный:
- Мне передали, что вы давали интервью по радио, в котором говорили, что я попросил вас переложить и исполнить мою "Сюиту в старинном стиле". Я никогда никого ни о чем не просил!
Володя сказал:
- Альфред, вы меня неправильно поняли. Единственное, что я мог сказать, что я исполнил с оркестром сюиту, а у вас попросил разрешения дописать три аккорда.
Шнитке, кажется, не очень поверил. Было ясно, что его кто-то хорошо "накрутил". В этой ситуации с интервью Володя не стал оправдываться и переубеждать Альфреда. Отношения их совсем сошли на нет, тем не менее Володя часто исполнял в концертах его сочинения.
Потом мы уехали на Запад, Альфред жил в Германии и в то время уже очень сильно болел. На одном из концертов фестиваля Шлезвиг-Гольштейн, транслировавшемся по всей Германии, Володя исполнял сонату для скрипки и камерного оркестра, написанную Шнитке еще в 1963 году. Спивакова вдруг позвали в антракте к телефону. Звонил Шнитке из Гамбурга:
- Я хотел вам сказать: я только что слушал свою сонату в вашем исполнении - это воплощенная мечта композитора!
Альфред говорил медленно, затрудненно произнося слова. Володя был потрясен. Шел 1993 год. А в 1994 году на фестиваль в Кольмар пришел запрос Спивакову от какого-то камерного английского оркестра с просьбой разрешить первое исполнение только что написанного произведения Шнитке, посвященного ему. Они хотели исполнить его на фестивале в Великобритании, посвященном шестидесятилетию композитора. Но поскольку право "первой ночи" принадлежит Спивакову и "Виртуозам", которые этот опус еще не исполняли, они обращались к нему с этой просьбой. На что Володя сказал:
- Я знаю эту путаницу - "Виртуозов Москвы" всю жизнь на Западе путают с "Солистами Москвы". Наверняка это что-то, написанное для Башмета. Ответьте, что Шнитке мне никогда ничего не посвящал, поэтому ни разрешать, ни запрещать я ничего не могу.
Мы встретились с Башметом на музыкальном круизе на корабле "Мермоз", это был очередной период нашего примирения. Я всегда старалась их соединить, сделать так, чтобы они общались. Необязательно дружить и пить водку с утра до ночи, играть в бильярд и вместе гоняться за бабами. Можно просто выходить вместе на сцену.
Как-то мы с Юрой сидели на палубе, и я попросила телефон Ирины Шнитке, чтобы узнать, как Альфред, и прояснить себе немного эту кольмар-скую историю с английским оркестром. Вдруг Шнитке действительно что-то написал? Юра поднял меня на смех:
- Не звони, не позорься, не унижайся. Мне не хочется, чтобы ты подставляла Вовку. Во-первых, Альфред никогда в жизни ничего для него не писал. Поверь мне, уж я-то знаю. Как ты не понимаешь, Спиваков - это не музыкант Шнитке, не герой его романа. Это два разных полюса. Володя - популист, он работает на массы. Альфреду это противно. Идеал скрипача для него - это Гидон. А Гидона и Володю невозможно поставить на одну доску, они разные во всем. Я знаю, как работает Альфред. Если он пишет что-то для кого-то, он много раз звонит, советуется, контактирует с музыкантом. Когда он заканчивает, присылает первый вариант произведения со своей надписью сверху на титульном листе. Мне же посвящено столько сочинений, я знаю, что говорю. Альфред пишет только для тех, кто ему действительно дорог. Мы и так все стоим у него в очереди годами - и Гидон, и я, и Слава Ростропович. Мой тебе совет, выкинь это из головы, зачем Вову травмировать.
Хоть меня эти пассажи и резанули, больше к этой теме я не возвращалась.
Вскоре после смерти Шнитке в 1998 году я получила в Париже очередные бумаги от Издательства Сикорского, где издано несколько Володиных переложений. Они очень скрупулезно, по-немецки, годами перечисляют скромные авторские гонорары на счет. Что меня вдруг дернуло? Зная, что они издатели музыки Альфреда Шнитке, я позвонила директору Издательства Сикорского и спросила, существует ли какое-нибудь произведение этого композитора, посвященное Спивакову или "Виртуозам Москвы"?
- Конечно, существует посвященное Владимиру Спивакову, изданное в 1994 году, произведение для скрипки, тромбона, тенора, ударных инструментов и камерного оркестра. Оно есть в нашем каталоге, называется "Пять фрагментов по картинам Иеронима Босха". Мы только удивлялись, почему ваш муж никогда его не исполнял.
- Дело в том, что мой муж не знал о существовании этого произведения.
Директор издательства немедленно прислал нам запись исполнения с того английского фестиваля и ноты. Когда в Париж вернулся Володя, он увидел пакет на столе. В ответ на его вопросительный взгляд я сказала:
- Это тебе привет с того света - от Альфреда.
Он открыл партитуру, изданную Сикорским, на которой черным по белому было написано: "Владимиру Спивакову".
Произведение - совершенно удивительное. Для меня - шок, потрясение. Не концерт, не соната. Скрипка в нем - ведущий голос, а тенор - как музыкальный инструмент, которому отдана функция слова. Шнитке использовал стихи Эсхила и Райзнера. Во втором фрагменте тенор поет о том, что лягушка рождается весной, а умирает зимой и век ее короток, живет она в болоте. А человек приходит на эту землю, и когда он уходит, то воспаряет к Богу. Сам триптих Иеронима Босха называется "Сад наслаждений" - там совершеннейшее смешение: рай, ад. Я бы многое отдала, чтобы понять, что побудило композитора обратиться к этим источникам и написать такое произведение. И почему именно его Шнитке посвятил Спивакову? Почему мы не знали о нем четыре года? Володя считает - между звонком Шнитке после его исполнения сонаты тогда в Германии и этим посвящением есть прямая связь. Иногда музыканты могут понять друг друга без слов, без объяснений. И даже подавать друг другу знаки из разных, несоприкасающихся миров.
СОЮЗ СКРИПКИ И АЛЬТА
Я давно хотела написать о Башмете. Точнее, написать Башмету. Часто после очередной обиды - а их было немало, после очередной сплетни, раздутой до неимоверных масштабов, я хваталась за карандаш, чтобы выплеснуть все, что душило, не давало покоя, накатывало, как волна.
Взаимоотношения Спивакова и Башмета давно превратились в музыкальном мире Москвы в некий фельетон с бесконечным продолжением, их конфликт был на протяжении более десяти лет предметом нездорового любопытства и всяческих спекуляций.
Тень этого конфликта следовала за нами повсюду, став неким обязательным атрибутом. И только очень узкому кругу людей было известно, как тяжело оба переживают эту глупую размолвку, возникшую из ничего. И как оба боятся, не решаются, медлят сделать шаг навстречу, будто по инерции продолжая играть роли, написанные для них кем-то третьим.
Думаю, все дело в огромном взаимном притяжении Башмета и Спивакова. Ведь недаром говорят: от любви до ненависти... Володя старше Юры на десять лет. Башмет вспоминает, как был потрясен, когда, играя еще студентом в консерваторском оркестре на панихиде по Ю.И.Янкелевичу, слушал Спивакова, исполняющего концерт Гайдна. Как заплаканный Спиваков, справившись с волнением, вел звук так, что рука даже не дрогнула, как Юре тогда открылось очевидное - вот так должен звучать струнный инструмент! Потом очень скоро они стали выступать вместе: становление Юры совпало с самым началом взлета "Виртуозов Москвы". Как-то, немного выпив, Юра сказал мне:
- Как я должен чувствовать себя, если по телевидению до сих пор показывают запись концерта, где я сижу в оркестре у Вовы, а я уже давно шеф своего собственного оркестра?
Ему всегда казалось, что, признанный всем миром, он не снискал признания у старого друга, что Спиваков не ценит его, не сознает его истинной значимости. Могу сказать, что Володя считал Башмета гениальным альтистом, первым в мире еще задолго до того, как об этом заговорили везде. Может, просто не умел этого высказать. Всё комплексы, комплексы... Ведь это только с виду большие артисты - люди, уверенные в себе. В душе они все - большие дети, большие маленькие мальчики!
Тогда, давно, когда только возникли "Виртуозы Москвы", Спиваков с Башметом играли "Концертную симфонию" Моцарта для скрипки и альта, уникальное произведение с умопомрачительной по красоте второй частью. Их дуэт считался лучшим во всем мире. Да это так и было. Где только не переиграли они "Симфонию-концертанте"! Никому не удавалось достичь в ней такого полного единения двух инструментов. Помните, как у Цветаевой: "Мы спаяны блаженно и тепло, как правое и левое крыло". Часто, шутя, они играли, отвернувшись, стоя спиной друг к другу: все равно возникало впечатление, будто звучит один двухголосый инструмент.
Так продолжалось многие годы. Кто, когда и в какой момент начал вбивать клинья в этот союз? Что послужило поводом, что стало причиной их взаимоотдаления? Трудно сказать. Поводов было много, а людей вокруг, словно получавших наслаждение от ухудшения взаимоотношений между Володей и Юрой, еще больше. Вокруг обоих вились те самые "инномабиле", норовя внести свою лепту, сыграть свою "неоценимую" роль в разжигании войны. Хотя порой казалось, что дружба между двумя большими артистами по-прежнему незыблема.
Помню, в 1990 году, когда пала Берлинская стена, Мстислав Ростропович пригласил на два новогодних концерта в Берлин Юру и Володю. Эти концерты транслировались по телевидению, записывались на видео. Ростропович играл сам, а также дирижировал солировавшим Спивакову и Башмету. 30 декабря в Берлине царила совершеннейшая эйфория - первый Новый год после падения стены. Люди гуляли, пьяные от счастья, с воздушными шарами. 31-го концерт был пораньше, и Слава пригласил нас справить Новый год у себя в отеле "Кемпинский". После концерта мы вернулись в нашу гостиницу, имея час в запасе, и я предложила:
- Вовочка, давай погуляем вдвоем, смотри - на улицах огни, тепло.
Город был похож на освещенную квартиру без стен, где празднуется какая-то невероятная свадьба: все в легких пальто и туфлях гуляли по улицам, засыпанным обломками стены. Но Володя сказал:
- Я должен позаниматься, у меня через два дня концерт.
Я умоляла:
- Через три часа - Новый год, какие занятия?
Пришлось пойти гулять одной. По молодости лет я даже чуть-чуть обиделась, хотя и знала уже, что человек не умеет отдыхать, получать удовольствие от жизни вне музыки. Вернувшись, застала его завязывающим перед зеркалом галстук.
- Ты только Славе и Юре не говори, что я занимался сейчас, - попросил он. - Они же меня поднимут на смех.
- Ладно, не скажу, - пообещала я.
Я помню тот Новый год, когда Слава сам накрыл праздничный стол: грибочки, селедочка, семга, водочка. Он не позволил Галине ничем заниматься, с утра сбегал все купил. На столе стоял фарфоровый домик с красной крышей, засыпанной снегом, с горевшей внутри свечкой. Мы были вшестером - Галя со Славой, Юра с Наташей, мы с Володей. И такая атмосфера возникла среди нас, что казалось: самое главное происходит сейчас, в эти минуты, что мы - одни на свете, что узы эти никогда не разбить, что этот маленький горящий на столе игрушечный домик центр вселенной, начало начал.
13
